Об одном из таких случаев незаконного проникновения евреев в наш край сохранились весьма любопытные свидетельства в архивных документах.
Первые евреи в Олонецкой губернии, в том числе и в г.Петрозаводске, появились в середине 40-х годов XIX в. Имеются документальные свидетельства того, что уже в 1845-1846 гг. в г.Вытегре в расквартированном там 2-м округе путей сообщения среди нижних чинов «было довольно значительное число» евреев. Для этих солдат тогда же за городом «на бичевнике реки Вытегры» с разрешения начальника дистанции, в которой служили эти солдаты, была устроена молельня. В сохранившейся в архиве «ведомости об иноверцах в г.Петрозаводске» за 1846 г. указано, что в городе числилось 23 еврея. В 1852 г. среди 9130 жителей Петрозаводска было 22 еврея: 18 мужчин и 4 женщины. Это были солдаты местного батальона и члены их семей. Поскольку в то время служба в русской армии продолжалась достаточно долго, наличие в воинских гарнизонах солдат с женами и даже с детьми было явлением обычным.
В разные годы число служивших в Петрозаводском батальоне солдат евреев было различным, иногда достаточно большим. Так, по сведениям, опубликованным в «Памятной книжке Олонецкой губернии», в 1856 г. в Петрозаводске жило евреев 214 мужчин и 23 женщины. В 1859 г. командир батальона в рапорте губернатору писал: «В настоящее время во вверенном мне батальоне простирается военнослужащих евреев, кроме их жен и детей, приблизительно до 200 человек».
Однако всем остальным евреям жить в Петрозаводске не разрешалось. Олонецкая губерния, а именно так назывался тогда наш край, находилась за пределами черты оседлости. Конечно, запрет проживать здесь вовсе не означает, что евреи сюда не попадали. Но всякий раз это было нарушением российских законов и влекло за собой репрессивные последствия.
|
Об одном из таких случаев незаконного проникновения евреев в наш край сохранились весьма любопытные свидетельства в архивных документах. |
|
|
В декабре 1844 г. к городничему города Повенца (тогда Повенец числился городом) явились два еврея - люцинские мещане (Витебская губ.). Они уже были в Белозерске, Вытегре, Вознесенье, в ряде здешних деревень, занимаясь лужением и починкой медной посуды. И так добрались до Повенца. До сих пор их пребывание здесь проходило благополучно. Но повенецкий городничий оказался более бдительным чиновником. Как он сам докладывал губернскому правлению, «имея в виду предписание господина начальника губернии… о неослабном наблюдении за приезжающими евреями», он их арестовал, допросил и в январе 1845 г. отправил под охраной в Петрозаводск. При аресте у них были изъяты 12 руб. 28 1/2 коп. серебром - весь их заработок.
В Петрозаводске несчастных евреев посадили в тюрьму. Видимо, они изрядно перепугались, и почти сразу же подали прошение на имя прокурора о том, что желают креститься. Полтора года дело решалось в духовной консистории и закончилось тем, что они были в июне 1846 г. крещены в здешнем Петропавловском соборе и получили новые имена и фамилии.
Конечно, не всегда последствия были таковы. Обычно незаконно приехавших евреев принудительно выселяли к себе на родину.
Как правило, в Петрозаводском батальоне служили не новобранцы. За плечами каждого были многие годы солдатской службы. По сохранившимся в архиве документам мы имеем возможность составить некоторое представление о тех евреях, которые здесь служили. Сохранился, например, список «нижним чинам еврейского закона» Петрозаводского батальона, составленный в октябре 1864 г. Из него мы можем узнать, что, например, рядовой Шимель Мотдей был взят в службу в 1850 г., следовательно служит уже пятнадцатый год, Давыд (так записано в документе) Эдвабный, Берка Цильман, Мовша Мрус служат с 1852 г. Большая часть солдат вступила в службу в 1853-1855 гг. А было несколько рядовых в нестроевой команде, или, как она тогда называлась, в «команде неспособных»: Фраим Куква, Абрам Рожинский, Иосель Гит, Хаим Берман, тянувших солдатскую лямку по 16-18 лет.
Среди служивших был один унтер-офицер, 7 музыкантов, 2 барабанщика, оружейники. Но в основном это были рядовые стрелки.
Из послужных списков (к сожалению, их сохранилось очень мало) видно, что взяты в солдаты евреи из Виленской, Ковенской, Полоцкой и других губерний черты оседлости. А были солдаты, которые подобно Абраму Вайвиловичу, Шмуйле Лейбовичу начинали службу в Псковском батальоне военных кантонистов.
Многие солдаты-евреи, прежде чем попали в Петрозаводск, принимали участие в войнах, которые в те годы вела Россия, о чем говорят их награды. Так, Зельман Бенковский, Абрам Вайвилович, Гирш Панпер, Шимель Мотдей и др. имели бронзовые медали на Владимирской ленте за войну 1853-1856 гг., то есть это были участники Крымской войны. Многие имели нашивки за беспорочную многолетнюю службу.
В это время в Петрозаводске, разумеется, не было ни синагоги, ни раввина, поскольку в городе не было и еврейской общины. Однако солдаты не забывали, что они евреи. Можно себе представить, чего им это стоило. Взятые в молодые, а некоторые (кантонисты) и в детские годы на службу, оторванные на многие годы, а практически навсегда, от родных, от привычной обстановки, они попадали в чужую языковую среду, в совсем незнакомые условия жизни. Здесь все было чужое - служба, обычаи, привычки, даже пища. Правда, ко времени прибытия в Петрозаводск они были уже достаточно зрелыми, опытными людьми, привыкшими к тяготам солдатской жизни.
Надо сказать, что командир батальона сочувственно относился к потребности солдат-евреев иметь место и время для исполнения обязанностей веры. В одной из казарм им было выделено специальное место, где бы они могли собираться для молитвы. Только здесь, собираясь вместе, солдаты-евреи имели возможность общаться относительно свободно, не соблюдая обычной воинской дисциплины, разговаривать друг с другом на родном языке, вспоминать близких, ну и, конечно же, молиться.
К сожалению, еврейская жизнь солдат протекала отнюдь не без проблем. С марта 1855 г., как свидетельствуют документы, они были «совершенно лишены возможности собираться в одно место для совершения обрядов их веры и молитв не только в дни субботы, но даже и в главных годовых их семь праздников», поскольку корпусной командир запретил использовать в этих целях казарменные помещения. Командир батальона пытался помочь своим солдатам. Он многократно обращался к губернским властям с просьбой выделить в городе дом для «молитвенной школы». Власти, ссылаясь на действующие законы, всякий раз отказывали. «Устройство синагог и молитвенных школ допускается только в местах оседлости евреев, а… Олонецкая губерния не причислена к числу губерний, где дозволено проживать евреям, - так отвечало губернское правление. - Военнослужащим евреям дозволяется собираться на молитву в указанном начальством месте», то есть в том месте, которого как раз и не было.
Переписка между батальоном и гражданскими властями длилась несколько лет. Однако желание солдат евреев иметь свой дом, в котором бы они могли собираться, совершать свои обряды и молитвы, было настолько неодолимо, что они на свои скудные солдатские деньги купили в Петрозаводске дом и устроили в нем молельню.
Казалось бы вопрос решился. И действительно, года три все шло вполне спокойно. Но вдруг власти опомнились. Оказывается, «еврейскому обществу особого дома иметь не дозволяется законом», и городская дума в феврале 1868 г. постановляет принудительно продать дом. Тогда солдаты принимают, можно сказать, неординарное и беспрецедентное решение: передать дом «в собственность местного губернского батальона для того, чтобы мы могли в нем иметь постоянное богослужение». В своем «приговоре» солдаты писали: «Если же по дому сему придется уплачивать какие-либо казенные или общественные сборы, то обязуемся это делать из собственных наших средств. Расходы по совершению купчей также принимаем на себя. Если же случится так, что в батальоне не будет состоять на службе ни одного еврея, то батальон имеет право продать этот дом и вырученные за него деньги разделить между беднейшими жителями г. Петрозаводска еврейского закона по усмотрению самих евреев».
Под приговором стоят подписи унтер-офицера Мовши Свечникова, солдат: Гирша Маса, Лейзера Финкельштейна, Хаима Меселя, Мейзера Градуса, Иоселя Шварцмана, Лейбы Рыбкина, Абрама Шохтова, Овсея Шмойловича и многих других. Не все подписывали приговор сами: «вместо их, неграмотных, по личной их просьбе» подписались их товарищи.
Может возникнуть вопрос, почему мы так подробно и обстоятельно говорим о жизни солдат-евреев, служивших в Петрозаводском батальоне. Ведь, строго говоря, они не были в полном смысле городскими жителями, а лишь несли здесь воинскую службу. Но дело-то как раз в том, что многие из этих солдат, как мы увидим дальше, стали первыми евреями - гражданами Петрозаводска, именно с них началась еврейская община нашего города.
Реформы Александра II внесли большие перемены в жизнь еврейского населения России. И хотя евреи не были уравнены в правах с остальными подданными империи, все же в огромном всероссийском гетто, каким по существу была черта оседлости, образовалась существенная брешь.
Не будем здесь останавливаться на всех законах о евреях, изданных в 60-е годы XIX в. Укажем лишь на те, которые сыграли решающую роль в судьбе еврейского населения Петрозаводска.
Прежде всего следует вспомнить закон 28 июня 1865 г., по которому евреи ремесленники получили право проживать повсеместно в России. При себе им разрешалось иметь членов своих семейств, то есть жен, детей и несовершеннолетних братьев и сестер. Так в нашем городе появились первые евреи ремесленники.
Число их было не велико. Петрозаводск в то время был городом небольшим. Да и обустройство на новом месте выходцев из пределов черты оседлости сопровождалось целым рядом условий, выполнить которые было не так уж легко. Прежде всего, ремесленники евреи получали право жить в городе по особым паспортам в качестве временно проживающих. А чтобы получить такой паспорт, надо было представить в городскую думу свидетельство на звание мастера или подмастерья, выданное ремесленной управой с прежнего места жительства. Причем ничем иным, кроме обозначенной в цеховом свидетельстве профессии, этот ремесленник заниматься не мог. Это правило впоследствии не единожды приводило к возникновению конфликтов между властью и ремесленниками. Конфликты заканчивались иногда высылкой из города провинившегося со всем его семейством.
Первые ремесленники евреи в Петрозаводске начали появляться в конце 60-х - в 70-х годах прошлого века. Среди них были портные Лейба Альшиц из Орши, Моисей Кац из Невеля, Рувим Левин из Борисова, Моисей Пивоваров из Динабурга, Яков Рубашкин из Полоцка. Из Витебска приехали часовщики Иосиф Свирский, Ерухим Хазен и Евсей (Авсей) Штейнзац, из Динабурга красильщик Иосиф Мешель, из Вильно перчаточник Мордух Мауерштейн, из Режицы колбасник Михаил Ценципер.
Несколько позже в городе поселились часовщик Хаим Рубин из Вильно, портные Шолом Авербух и Шмул Лившиц, слесарь Шавель Дынер, шапочник Пейсах Пятов из Полоцка, портные Израиль Бернштейн (Беренштейн) и Абрам Роткович из Минской губернии, кузнецы Пейсах Блехман, Липман Давыдов из Режицы и Залман Трок из Ковенской губернии, сапожник из Сурожа Яков Роскин. Численность евреев ремесленников в Петрозаводске пополнялась и в последующее время. Мы назвали лишь тех, кто были первыми.
Не все, разумеется, остались навсегда в Петрозаводске. Но многие по настоящему укоренились здесь, обзавелись большими семьями, их потомки затем долгие годы прожили в нашем городе. Сыновья, как правило, наследовали занятия своих отцов, либо обучались какому-то иному мастерству. Так, один из сыновей портного Моисея Каца Соломон пошел по стопам отца, а вот другой сын - Давид стал часовых дел мастером и был известен в Петрозаводске даже и в послевоенные годы. Сын сапожника Якова Роскина Мендел выучился на фотографа и когда-то был очень популярен в нашем городе. Детям некоторых ремесленников удалось получить высшее образование.
К началу ХХ в. в Петрозаводске проживало по паспортам (включая членов семей) 114 евреев. Они формально не числились приписанными к городским сословиям Петрозаводска (они по прежнему оставались минскими, полоцкими, виленскими и т.д. мещанами), но имели право жить в городе как занимающиеся ремеслом и торговлей.
Пожалуй, еще большее значение для появления евреев в Петрозаводске имел закон от 25 июня 1867 г. - Об устройстве отставных и бессрочноотпускных нижних чинов. Этот закон давал отслужившим в армии солдатам евреям право не только жить там, где они пожелают, то есть и вне черты оседлости, но и право приписываться с женами и детьми повсеместно в число городских сословий - в мещанство и купечество. Следует, однако, оговориться: право это признавалось только за теми евреями, кто поступил в службу на основании рекрутского устава. Те же, кто проходил военную службу по новому уставу о воинской повинности, который был введен в России в 1874 г., таким правом не пользовались и после окончания службы обязаны были вернуться к своему прежнему месту жительства.
В Национальном архиве Карелии сохранились документы (правда, их не очень много) о приписке отслуживших в русской армии свои 12-20-летние сроки евреев к числу городских сословий Петрозаводска. В основном это происходило в 1869-1875 гг. Были ли приписки до 1869 г. по сохранившимся документам установить не удалось. Хотя определенно можно утверждать, что какое-то число евреев солдат, вышедших в отставку, поселилось здесь еще до введения закона 1867 г.
Так, например, в 1865 г. на Набережной улице в Петрозаводске существовала «ресторация с продажей питий», которую содержала жена отпускного рядового Шмула Бобермана. На той же улице находилось и «трактирное заведение» отпускного рядового Герша Каца. На каком праве жили в городе эти евреи (возможно, кто-то еще) трудно сказать. Вполне вероятно, что они до этого здесь служили, а теперь числились в отпуске; ведь не случайно в документе они названы не отставными и не бессрочноотпускными, а просто отпускными.
Среди первых евреев, приписанных в число петрозаводских мещан, были Нохим (Нахим) Альперович, Энох Беневич, Гирш Ватенберг, Илья Вендров, Шмул Глинер, Берка Гольдман (или Гольцман), Самуил Госмер, Абрам Златкин, Вульф Кан, Насон Левин, Шмул Лившиц, Абрам Манербергер, Евсей Марковский, Герш Мас, Хаим Мессель, Манес Мойзель, Шимель Мотдей, Зельман Парийский, Иосиф Пороховников, Мордка Рубин, Гирш Рудковский, Арон Рыбак, Давид Тейхерт, Айзик Шиберштейн (Шеберштейн), Хаим Шпильберг, Давид Эдвабный (Едвабный и Гедвабный) и др. Эти-то евреи и составили ядро будущей еврейской общины в нашем городе. Их потомки долгое время жили в Петрозаводске, а некоторые и сегодня живут среди нас.
60-70-е годы XIX в. явились, таким образом, временем, когда сложилась еврейская община Петрозаводска. Община была еще очень малочисленной и никак организационно не оформившейся, но она уже существовала. Ее составляли приписанные к городским сословиям Петрозаводска, преимущественно к числу мещан, отставные и бессрочноотпускные солдаты и небольшое число ремесленников, живущих по временным паспортам, а также евреи - солдаты губернского батальона.
К этому времени в городе имелись еврейский молитвенный дом и еврейское кладбище. Молитвенный дом располагался в частном доме близ речки Неглинки. Он был куплен или арендован еще солдатами губернского батальона, но поскольку в городе синагоги или какого-либо иного молитвенного дома не было, здесь собирались для молитвы не только солдаты, но и вообще все живущие в городе евреи.
Мы не знаем точной даты появления еврейского кладбища. Надо полагать, что оно возникло тогда, когда в здешнем батальоне появились первые солдаты евреи, и служило вначале для захоронения умерших солдат и членов их семей. Существует документ от июля 1873 г. - постановление городской думы о выделении дополнительного участка земли для расширения существующего кладбища. Постановление это было принято по ходатайству губернского воинского начальника. В дальнейшем это кладбище стало городским еврейским кладбищем.
Кладбище сохранилось и до наших дней. Самое древнее из обнаруженных захоронений относится к 1869 г. На надгробном камне можно прочитать надпись на еврейском языке: «Замужняя женщина скончалась 25 адара 629» (февраль 1869 г.). К сожалению, время не сохранило нам ни имени, ни фамилии этой женщины. Мы не знаем, старой она была или молодой. Возможно, что это была солдатская жена. Самая поздняя из сохранившихся могил датирована 1947 годом. Здесь уже надпись на русском языке: «Гуревич Аврам Хаймович. Сконч. 21 янв. 1947 г. Родился 1895г.».
После долгих лет разрушения кладбища и полного его запустения наша община в последние годы предприняла ряд мер к тому, чтобы сберечь его от окончательного разорения. Неоценимую помощь в наведении порядка на кладбище оказали немецкие юноши и девушки из города Тюбингена, они же составили перечень всех сохранившихся могил. Сейчас это кладбище не действует. Но наш святой долг поддерживать его в приличном виде, беречь и охранять в память о тех евреях, что жили когда-то в нашем городе.
Еврейская община не могла, разумеется, существовать, не имея раввина. Люди женились, умирали, рожали детей. Все связанные с этими событиями духовные требы в те времена были немыслимы в отсутствие раввина.
По-видимому, еще в первой половине 1860-х годов в городе появился человек, который имел все данные, чтобы исполнять обязанности раввина. Им был Ицко Гуревич из г. Вильно, по общему мнению, человек «вполне достойный». В течение ряда лет он совершал в городе все, что требовалось от раввина: бракосочетание, обрезание и т.д. Он же исполнял обязанности резника, без чего община также не могла жить, и учил детей еврейской грамоте. Гуревич вполне устраивал не только самих евреев, но и командование батальона. При необходимости он обслуживал не только евреев Петрозаводска, но и солдат, служивших в уездных командах в других городах Олонецкой губернии.
Какое-то время и гражданские власти мирились с присутствием Гуревича в Петрозаводске. Однако в 1872 г. они вдруг обратили внимание на то, что Гуревич не имеет права жить в нашем городе. «Резничество» власти не признали ремесленным занятием. Было принято решение выселить Гуревича из Петрозаводска. Началась довольно продолжительная тяжба между евреями с одной стороны и губернским правлением - с другой. Евреи отстаивали свое право иметь возможность следовать своим обычаям и соблюдать традиции, что без раввина было немыслимо.
20 декабря 1872 г. солдаты Петрозаводского батальона и живущие в городе бывшие солдаты обратились к губернскому воинскому начальнику, который с пониманием относился к духовным потребностям служивших в его батальоне евреев, с просьбой, чтобы он ходатайствовал перед губернатором «о дозволении Гуревичу по-прежнему иметь жительство в Петрозаводске и исполнять духовные наши требы». Под этим обращением подписалось более сорока человек. И среди них рядовые Илья Скорлубский, Арон Рыбак, Абрам Ихелевич, унтер-офицер Давид Едвабный, барабанный староста Мовша Свешников, рядовые Вульф Кан, Абрам Месель, бессрочноотпускные Хаим Месель, Лейба Рыбкин, Самуил Лившиц и другие.
И все же губернское правление не вняло просьбам ни евреев, ни даже воинского начальника и потребовало выслать Гуревича из города. Правда, с исполнением этого решения никто не спешил, и Гуревич еще целых три года жил в Петрозаводске относительно спокойно и продолжал исполнять обязанности раввина.
Но в 1876 г. губернское правление вспомнило о Гуревиче. Губернский воинский начальник вновь обратился к гражданским властям с убедительной просьбой не трогать его. Свою просьбу воинский начальник аргументировал следующим образом: «Преподавание закона Божьего, наставления в вере, отправление богослужений и обрезание младенцев и выдачи метрических свидетельств раввином, близко известным и снискавшим расположение, есть дело большой важности». Но и на сей раз губернское правление было непреклонно. После длительных обсуждений в ноябре 1876 г. последовало решение: запретить Гуревичу исполнять обязанности раввина и «подвергнуть его и соучастников с ним законному преследованию».
Однако на этом дело не закончилось. В марте следующего года петрозаводские евреи направляют на имя губернатора новое прошение. В нем так подробно и убедительно рассказано о жизни общины и ее духовных нуждах, что есть необходимость привести из этого прошения достаточно пространную цитату:
«В г. Петрозаводске находится всех евреев обоего пола и возраста на постоянном жительстве 150 человек, кроме воинских нижних чинов евреев же, служащих в губернском батальоне, и до 150 человек в городах и уездах Олонецкой губернии, так что всех около 300 человек. Раввина же для исполнения религиозных обрядов веры нашей нет и средств для содержания раввина тоже. До сих пор необходимые обрядности исполнялись одним из нашей среды человеком, знающим в теоретическом и практическом отношениях. А главное, для исполнения треб закона Моисеева могут быть допущены лишь люди религиозные, нравственные и знающие закон на древнееврейском тексте. Из среды всех нас есть в Петрозаводске виленский мещанин Гуревич, который вполне мог бы заменить в нужных случаях должность раввина. Но так как Гуревич обязан подпиской, чтобы отнюдь не исполнять обрядов по делам веры своих единоверцев, стало быть и кроме Гуревича также никто не имеет права на это. Таким образом мы находимся в безвыходном положении…
В настоящее время у некоторых из нас родились дети мужского пола, над которыми обряд обрезания, как бы следовало по закону Моисееву на восьмой день, не исполнен, и само собой разумеется, имена им не наречены. Кроме того, может встретиться важнее случай, например, кто-либо умрет. Кто же тогда исполнит последний долг погребения над умершим? Вызывать же раввина для исполнения сказанных обрядов вещь немыслимая, во-первых, потому, что никто не согласится ехать по случаю дальнего расстояния, во-вторых, нет средств для этого, в-третьих, если допустить и то, чтобы приезжал раввин для исполнения треб, то может случиться так, что сегодня совершил обряд обрезания и уехал, вслед за тем кто-либо вновь родился или умер, и так бесконечная категория, сопряженная с громадными издержками и затруднениями, и, в-четвертых, если кто умрет, не ждать же приезда раввина для погребения умершего, а кроме раввина по закону никто не имеет права совершить обряд погребения. И много подобных затруднений…»
Одновременно с коллективным прошением губернские власти стали получать и личные прошения петрозаводских евреев, в которых они настаивали на своем праве иметь возможность жить по их обычаям и традициям.
21 марта 1877 г. с прошением к губернатору обратился петрозаводский портной Лейба Альшиц. У него месяц назад родился сын. И вот он пишет: «Обряд обрезания, как бы следовало по закону Моисееву совершить на восьмой день, над ним не исполнен, а потому и имя ребенку не наречено. Раввина же для исполнения этого обряда в Петрозаводске нет». Альшиц просил, чтобы власти не препятствовали Гуревичу совершить то, что требуется. Он писал: «1. Закон иудейский для нас обязателен - исполнить обряд обрезания и наречение имени на восьмой день. 2. Требовать откуда-либо раввина - вблизи нет, да и средств не имею. 3. Чем дите старше, тем хуже потом исполнить над ним обряд обрезания, то есть больнее для ребенка, так что даже опасно. 4. Грешно и даже неприятно, когда дите без имени и 5. Я лишен всякой возможности надеяться, что приедет когда-либо раввин, а сам везти ребенка туда, где раввин, не имею средств и немыслимо ехать с месячным ребенком такую даль в распуту».
Удивительным образом развивались события дальше. В защиту прав евреев выступил губернский прокурор. Он опротестовал решение губернского правления. В своем протесте он обращает внимание на то, что упорство властей вредит не только евреям, но идет в разрез с интересами государства и общества. Текст этого документа настолько интересен, что нельзя его не процитировать:
«В России, как в стране веротерпимой, - писал прокурор, - лицам всех вероисповеданий дозволяется исполнение богослужебных отправлений и религиозных обрядов. Между тем, если придерживаться мнения губернского правления, то евреи, несмотря на расширение их прав дозволением некоторым из них проживать во всех городах России, лишаются в то же время самого важного для них права - воспитывать детей в вере своих отцов и исполнять религиозные обряды, так как при неимении раввина или его помощника исполнение обрядов обрезания, наречения имени, ведение метрических книг о рождении, браках, смерти и т.д. немыслимо. Хотя по закону еврейскому каждый относительно ученый еврей может исполнять эти требы, но закон гражданский… строго запрещает исполнение еврейских обрядов кем-либо кроме правительством утвержденных раввинов и их помощников. Последствия такого положения дела смогут быть крайне неутешительны: евреи, принужденные обстоятельствами, мало-помалу будут отставать и манкировать обрядами своей веры и сделаются людьми вредными, без всякой религии, или будут все свои обряды совершать тайно, что повлечет к возбуждению множества бесполезных дел. Отсутствие метрических книг лишит правительство возможности знать действительную цифру населения и возраста евреев, чрез что евреям представится явная и как бы законная возможность уклоняться от воинской повинности и платежа податей. Кроме того, неимение метрических свидетельств о рождении представляет препятствие к цивилизации евреев - без метрического свидетельства никто не может быть принят ни в одно учебное заведение…
…Евреи проживают в г. Петрозаводске более десяти лет, родятся и умирают. Кто же должен вести метрики о рождении и смерти их и кто должен уведомлять о рождении и смерти те общества, к которым они приписаны? Наконец, вследствие высочайшей воли отставные солдаты и их потомство могут проживать и записываться в общества повсеместно в России. По каким же документам и по чьему удостоверению будут вносить в ревизские сказки новорожденных и делать отметки об умерших? Кроме того, есть лица из евреев, состоящие в государственной службе и по своему образованию и служебному положению не принадлежащие ни к каким податным обществам. Кто же этим лицам должен выдавать метрики? Кто должен вести списки о рождении их детей, кто должен выдавать удостоверения об их браке и смерти?».
Надо иметь в виду, что в то время никакой гражданской регистрации рождений, браков, смерти не существовало. Так что прокурор знал, что писал.
На это обстоятельство, а именно на то, что в городе совершенно не ведутся метрические книги на евреев, обращали внимание еще ранее сами евреи, живущие в Петрозаводске. Так, в 1874 г. петрозаводский купец Гирш Кац писал в городскую управу о том, что в городе не ведется ни списков, ни каких-либо книг, куда бы записывались родившиеся, сочетавшиеся браком или умершие евреи, что по этой причине даже метрики получить им неоткуда. А без метрик нельзя поступить ни в одно учебное заведение. Более того, отсутствие метрик, и этот аргумент он, видимо, считал совершенно неотразимым для начальства, позволяет недобросовестным людям «избежать исполнения воинской повинности». Кац просил, «чтобы еврейскому населению в г. Петрозаводске, подобно другим нациям, велись правильные и точные сведения», а для этого были выданы особые книги и назначено особое ответственное лицо. Увы. И эта совершенно очевидная необходимость долгое время не находила решения.
Но вернемся к протесту прокурора. Он не только не соглашался с мнением губернского правления, но позволил себе бросить явный упрек местным властям. И даже больше - российскому законодательству: «На все эти вопросы не отвечают существующие законы об управлении духовными делами евреев. А потому я полагаю, - писал прокурор, - что губернское правление вместо того, чтобы отказывать евреям в их ходатайстве, в интересах правительства должно было бы войти с представлением надлежащим порядком о разъяснении и дополнении статей закона XI т. Уст. духовных дел иностранных исповеданий относительно евреев в законодательном или административном порядке».
В своем коллективном прошении, о котором речь шла выше, петрозаводские евреи просили местное начальство: если нельзя оставить Гуревича в качестве раввина, то хотя бы причислить их «относительно исполнения обрядов веры санкт-петербургскому раввину», а Гуревича зачислить к нему помощником «для исполнения религиозных обрядов в Петрозаводске». Санкт-петербургский раввин доктор философии Драбкин знал Гуревича и был согласен зачислить его своим помощником, «если не будет препятствий со стороны олонецкого губернского начальства».
Губернский прокурор также поддержал эту идею. Он писал: «Что касается личности, которая может исправлять должность помощника раввина, то это дело второстепенное, и для определения того, обладает ли Гуревич правоспособностью быть раввином, я не считаю компетентным в этом деле ни себя, ни губернское правление. Знаю только, что Гуревич как по отзывам частных лиц, так и полиции поведения безукоризненного». Здесь позиция прокурора была очень близка к позиции петрозаводских евреев. Они боролись не персонально за Гуревича, а за свое право быть евреями, то есть беспрепятственно следовать обычаям и традициям своего народа и, прежде всего, иметь возможность исполнять обряды своей религии.
Заканчивает прокурор свой протест призывом к губернскому правлению «в дальнейшем ходе дела поступать по закону».
Губернское правление и поступило по закону. Оно проигнорировало протест прокурора и подтвердило запрет Гуревичу исполнять обязанности раввина. По вопросу о том, может ли он быть помощником раввина, в постановлении губернского правления было сказано: по закону, помощник раввина может назначаться лишь в тех обществах, которые насчитывают более 1000 евреев. В Петрозаводске же такого числа евреев нет, стало быть и помощник раввина здесь не положен.
Дело с Гуревичем кончилось в конце концов тем, что против него было возбуждено судебное преследование. Паспорт от него отобрали и передали судебному следователю, и он вынужден был покинуть Петрозаводск.
После высылки Гуревича из Петрозаводска община осталась без человека, имеющего достаточные познания об основах религии, об обрядах и обычаях своего народа и имеющего необходимые навыки и уменье исполнять эти обряды. Это, безусловно, не означает, что прекратилась еврейская жизнь в городе. По-прежнему люди молились, отмечали свои праздники, у них рождались дети, и нужно было совершать обрезание и наречение имени, женились, и кто-то должен был совершать обряд бракосочетания, наконец, люди умирали, и требовалось совершать обряд над умершим. Молиться и отмечать праздники евреи могли, конечно, и самостоятельно, но для совершения всех необходимых обрядов требовался если и не раввин, то хотя бы знающий все это еврей.
К сожалению, архивные документы не позволяют составить сколько-нибудь цельную картину жизни еврейской общины в то время. В архивы попали только документы государственных учреждений или документы, как-то связанные с деятельностью этих учреждений, либо тем или иным образом касающиеся интересов государства. В них ничего нет о частной жизни рядовых граждан. Мы можем предполагать, что петрозаводским евреям приходилось, как это было и во многих других районах России за пределами черты оседлости, для совершения обрядов уезжать в те города, где имелся раввин, или приглашать раввина в Петрозаводск, что было связано с массой неудобств и, главное, с большими расходами, которые не всем были по карману. Существовал, наконец, и третий путь - обходиться местными силами, совершая обряды в тайне от властей. Ведь согласно российским законам запрещалось кому-либо, кроме казенных, то есть правительством утвержденных, раввинов, исполнять все необходимые обряды.
Среди дел, которыми занимался в Петрозаводске Гуревич, было и обучение детей иудейской вере и еврейской грамоте. И надо сказать, что это являлось очень важной частью его обязанностей. Каждый еврей, даже самый бедный, считал святым долгом научить своего ребенка (это относилось, разумеется, прежде всего к мальчикам) хотя бы основам религии и обязательно умению читать, дабы он мог самостоятельно читать Тору. Следует также иметь в виду, что обучение детей чтению на родном языке являлось чуть ли не единственным достаточно эффективным средством сохранить язык в тех условиях, в которых пришлось жить евреям вне черты оседлости.
Государственной еврейской школы в Петрозаводске никогда не существовало, и поэтому обучение детей было исключительно делом их родителей. Каждый находил свой собственный способ решить эту проблему. Пока здесь был Гуревич, он вполне справлялся с этой задачей. Возможно, что обучением детей занимался еще кто-нибудь. Сведений об этом у нас нет.
В 1879 г. в городе появился отставной солдат Рувим Абрамович Московский, который занялся обучением детей. Родом он был из Режицкого уезда Витебской губернии, служил рядовым в 63 пехотном Суздальском полку. 30 августа 1877 г. «в деле с неприятелем под Плевною», сказано в его формуляре, был ранен и в январе 1878 г. уволен из армии на один год «для поправления здоровья». Видимо, рана оказалась достаточно тяжелой, так как затем комиссия признала его «совершенно неспособным к продолжению… службы». Как отставной солдат городским приставом он был записан в городскую книгу, что, как мы увидим дальше, было «ужасной» ошибкой петрозаводской полиции.
Понимая, что долго скрывать свою деятельность от властей в таком городке, как Петрозаводск, невозможно, да он наверное и не считал, что делает что-то предосудительное, Московский в декабре 1879 г. обратился к олонецкому губернатору с прошением, в котором писал: «А как я чрез полученные раны не способен снискивать себе пропитание… осмеливаюсь покорнейше просить ваше превосходительство о дозволении мне, согласно удостоверению раввина, обучать еврейских мальчиков иудейской вере, так как я по испытании оказал достаточное знание и успехи в познании еврейского закона и в случае разрешения обязуюсь дать подписку в том, что я буду обучать собственно только иудейской вере».
Как видим, Московский заручился нужными документами, удостоверяющими его квалификацию, на всякий случай дал обязательство ничему кроме иудейской веры детей не учить. Однако все это ему не помогло. Прошение было передано на рассмотрение в губернское правление, которое определило: поскольку Рувим Московский не является ремесленником, жить в Петрозаводске он не имеет права. Не имеет права он оставаться здесь и как отставной солдат, так как, как выяснилось, призван в армию он в 1876 г., то есть уже после введения устава об общей воинской повинности, а на таких лиц закон, разрешающий отставным солдатам евреям жить вне черты оседлости, не распространяется.
20 января 1878 г. Московский был выслан из пределов Олонецкой губернии. А городской пристав Остроумов, признанный виновным в том, что без должного основания записал еврея в городскую книгу, так сказать, «за потерю бдительности», был уволен от занимаемой должности.
Однако (в 1881 или 1882 г) Рувим Московский вновь появился в Петрозаводске, на этот раз заручившись ремесленным свидетельством Режицкой ремесленной управы на ремесло переплетчика. В течение почти десяти лет прожил он в Петрозаводске, занимаясь обучением детей и своим ремеслом.
Наконец, полиция все же добралась до него. В феврале 1891 г. в его квартиру, а жил он в доме чиновника Боскова по Соломенской улице (теперь ул. Куйбышева), внезапно заявился сам петрозаводский полицмейстер. Там он «нашел, - как записано в постановлении городского полицейского управления, -целую еврейскую школу с еврейскими элементарными учебниками». И хотя Московский объяснял в полиции, что обучает детей по просьбам их родителей, что ежемесячно получает за это не более 18 рублей, чем обеспечивает существование жены и четырех детей, а главное, когда есть заказы, занимается и переплетным мастерством, ничто не помогло. Полицейское управление пришло к заключению, что Московский «главным своим занятием избрал обучение еврейских детей, на что не получил даже ниоткуда разрешения, звание же переплетного мастера для него служит правовым прикрытием на жительство в г. Петрозаводске», и постановило выселить Рувима Московского из города.
Известно и еще об одной попытке получить официальное разрешение обучать еврейских детей. В январе 1882 г. проживающие в Петрозаводске евреи из числа отставных солдат Петрозаводского батальона, среди которых рядовые Арон Рыбак, Вульф Рутковский, Израиль Мессель, Гирш Лившиц, Самуил Монат, Лейб Яблонский, унтер-офицер Парисский и другие, всего двенадцать человек, подали прошение инспектору народных училищ, в котором писали: «Имеем малолетних детей, обучением которых к самым необходимым молитвам на родном еврейском языке мы по разным отраслям занятий наших положительно не имеем свободного времени». Евреи просили разрешить такому же как они отставному солдату Минозу Мезену «заняться обучением детей наших необходимым молитвам на еврейском языке».
Интересно отметить, что прошением преследовалась еще одна цель - помочь бедному человеку обрести источник существования. Дело в том, что Миноз Мезен - «бедный и убогий еврей из отставных рядовых» был определен «на призрение в богадельню». «Но,- как писали просители,- по еврейскому закону он не желает поступать в оную», а обучая детей, «будет иметь от нас хотя кусок хлеба для своего существования и приют».
Но и на сей раз дело закончилось неудачей. В результате продолжавшегося почти целый месяц изучения вопроса инспектор пришел к следующему мнению: поскольку Мезен «не имеет установленных документов на учительское звание и, руководствуясь статьями 26, 28 и 35 Положения о еврейских частных учебных заведениях и домашних учителях 13 ноября 1844 г., просьба… не может быть мною удовлетворена». Еще одна попытка придать делу обучения детей еврейской грамоте и элементарным знаниям еврейской религии официальный характер потерпела неудачу.
Петрозаводские евреи, конечно же, не отказались от возможности обучать своих детей, но вынуждены были делать это на свой страх и риск и любыми доступными им средствами.
К началу ХХ в. в Петрозаводске проживала 51 еврейская семья - 254 человека. В социальном отношении большинство составляли ремесленники. Это были портные, сапожники, часовых дел мастера, шапочники, слесари, переплетчики, кузнец, красильщик, колбасный мастер, фотограф. Были среди евреев и так называемые «торгующие евреи». Большинство их составляли отнюдь не купцы (всего к купеческому сословию было приписано 6 человек), а весьма небогатые торговцы разным, как тогда говорили, мелочным товаром, а то и просто торговцы-старьевщики. Среди последних следует упомянуть бывшего отставного солдата Лейба Яблонского, сын которого Лазарь - наборщик типографии - стал известен в Петрозаводске в 1906-1907 гг. как один из организаторов первой социал-демократической группы. Лазарь Яблонский погиб на гражданской войне где-то на юге России.
Появились в среде местных евреев и первые образованные люди, а также мастера высокой квалификации. В Петрозаводском уездном земстве работал врач Соломон (Савелий) Хазен, сын часовщика Ерухима Хазена. Сын портного Альшица Яков служил помощником присяжного поверенного в Петрозаводском окружном суде. В первой в Петрозаводске частной типографии «Северная скоропечатня», которая принадлежала купцу Рафаилу Кацу, должность управляющего исполнял Шимон Беркович Эпштейн - человек, как можно судить по имеющимся документам, человек весьма образованный и хороший специалист.
Примерно с 1883 г. в губернской типографии стал работать наборщик Илья Соломоноич Левин. Это был высококвалифицированный специалист. Прибыл он сюда из Петербурга, где работал тоже в типографии. Принимая во внимание высокий профессионализм и организаторский талант Левина, администрация назначила его на должность фактора, то есть по существу главного человека в типографии - распорядителя работ. Как отмечалось в одной из статей в газете «Олонецкие губернские ведомости», Левин вложил душу в дело губернской типографии, благодаря его усилиям были «устранены нарекания на технику и медленность исполнения заказов».
Однако, как оказалось, все это не давало ему права жить в нашем городе, поскольку, по мнению казенной палаты, решавшей его судьбу, как наборщик он не является ремесленником. Не помогло Левину даже то, что Петрозаводское мещанское общество на своем общем собрании приняло решение: дать согласие на причисление Левина «в среду нашего общества». Пришлось ему отправиться на родину - в Виленскую губернию, получить там ремесленное свидетельство шапочника, затем вернуться в Петрозаводск, открыть здесь небольшую шапочную мастерскую и совмещать работу в мастерской с работой в типографии.
В конце Х1Х - начале ХХ в. еврейская диаспора была уже неотъемлемой частью петрозаводского общества. Жизнь ее членов мало отличалась, а точнее сказать, совсем не отличалась от жизни всех других горожан. Селились они на тех же улицах, в домах местных домохозяев (по данным полиции, в начале века евреям принадлежало только 9 домов). Дети бывших николаевских солдат и первых поселившихся здесь ремесленников-евреев бегали по тем же улицам, купались в той же речке Лoсосинке или в Онежском озере, играли в те же игры, что и дети других жителей города. Еврейские дети учились в тех же школах, а некоторые, кому повезло, и в местной гимназии, и также, как другие дети, осваивали основы русского языка и русской культуры.
И все же живущие здесь евреи никогда не забывали, что они евреи. Как бы ни было сложно, они соблюдали свои традиции, выполняли положенные обряды, отмечали еврейские праздники, сохраняли родной язык.
Однако евреи не могли чувствовать себя достаточно комфортно в нашем городе, поскольку были лишены важнейших для нормальной национальной жизни институтов. По-прежнему здесь не велись метрические книги для евреев. В городе не было синагоги, не было и раввина. Время от времени городские и губернские власти, внимая просьбам евреев, выдавали разрешение на «временное отправление богослужений» «в частном доме под наблюдением полиции», предупреждая, впрочем, всякий раз просителей, что «даваемое разрешение не может продолжаться продолжительное время».
Еврейское общество Петрозаводска очень остро переживало существующее положение и настойчиво повторяло свои просьбы об открытии синагоги и разрешении выбрать раввина. Без этого, писали евреи в своих многочисленных прошениях, они не могут ощущать себя полноправной общиной.
Очередное прошение было направлено губернатору 31 августа 1899 г.: «Позволяем себе обратитьcя к вашему превосходительству с почтительнейшей просьбой разрешить нам составить общину, для каковой цели произвести из среды нас в установленном порядке выборы правления и раввина». Любопытно отметить, что из 38 человек, подписавших прошение только 7 не смогли сами написать свои имя и фамилию по-русски, как указано, «за безграмотностью».
И опять закрутилась бюрократическая машина. Прошение от губернатора попало в губернское правление, оттуда в городское полицейское управление с предписанием: во-первых, истребовать от просителей «надлежащим образом засвидетельствованные план и фасад дома, в котором предполагается открытие молитвенной школы»; во-вторых, выяснить, имеет ли общество необходимые средства на сооружение (если возникнет необходимость) «особого дома для молитвенной школы»; в-третьих, представить сведение, в каком расстоянии от ближайшей церкви будет молитвенная школа, и, последнее, объявить евреям, что вопрос о выборе раввина может быть решен только после разрешения вопроса об открытии молитвенной школы или синагоги и после устройства при ней хозяйственного управления.
В феврале 1900 г. было выполнено первое требование: в полицейское управление представлены план и фасад дома, расположенного на углу Екатерининской (теперь - ул. Дзержинского) и Малой Слободской улиц. Дом этот принадлежал купцу Гиршу Кацу, и тот согласен был отдать его в аренду или продать общине. По утверждению евреев, дом по внутреннему устройству вполне подходил «для отправления богослужения». Были у общины и деньги, необходимые на покупку дома - 800 рублей добровольных взносов и пожертвований. Так что и со вторым пунктом предъявленных требований все было в порядке.
Наконец, точно было измерено расстояние от дома Каца до ближайшей Екатерининской церкви на Неглинском кладбище. Оно составляло 83 сажени. По этому пункту полицейское управление не имело никаких претензий. Более того, в его заключении сказано, что поскольку «церковь находится не по прямой линии улицы, а за мостом реки Неглинки вне городского квартала», достаточным можно считать расстояние и в 50 сажен.
Казалось бы, все в порядке, и вот-вот последует разрешение на открытие синагоги. Но этого не произошло. Строительное отделение губернского правления, куда были переданы материалы по дому, сделало следующее заключение: «Соображаясь с размером комнат, дом этот в настоящем виде не удовлетворяет своему назначению, так как, судя по числу подписавших прошение с их семействами, без расширения будет недостаточен для многолюдного собрания».
Получив такое заключение, губернское правление отказало евреям в удовлетворении их просьбы. Более того, полицейскому управлению было предложено «строго наблюдать, чтобы как в доме Каца, так и в других частных домах не совершалось евреями общественного богомоления».
Как удивительно повторяется история.1 августа 1929г. президиум Петрозаводского горсовета рассматривал поступившее к нему заявление (не указано, от кого) о том, что «в доме на углу Малой Подгорной и Пушкинской улиц в частной квартире устроена еврейская молельня» (к этому времени синагоги в городе уже не было). Высший в городе орган советской власти принял постановление: «Согласно существующих законоположений и чрезвычайного жилищного кризиса молельню закрыть». И в том и в другом случае власти действовали одинаково: «согласно существующих законоположений».
25 сентября 1900 г. петрозаводские евреи подали губернатору новое прошение. Под ним подписались 43 человека. Просьбы все те же: разрешить открыть синагогу, учредить при ней хозяйственное управление, избрать раввина.
Однако на этот раз они просят разрешения не на приспособление старого дома под молельню, а на постройку нового молитвенного дома. К этому времени еврейская община Петрозаводска сумела путем сбора добровольных пожертвований накопить достаточные средства для строительства такого дома. В ее распоряжение были 1100 рублей наличных денег (они хранились у местного купца), да по проведенной подписке в случае получения разрешения на строительство дома евреи Петрозаводска обязывались внести 1025 рублей. Перед этим на собранные между членами общины деньги были приобретены за 450 рублей половина дома с местом и за 475 рублей дом с местом под №43 на Малой Слободской улице. Именно на этом месте и предполагалось построить новое здание синагоги. К прошению был приложен план дома.
И вновь, как прежде, первый вопрос, который интересовал губернские власти, был все тот же: в каком расстоянии от ближайшей церкви будет находиться еврейский молитвенный дом? Городское полицейское управление, которому было поручено выяснить это, докладывало: «Ближайшая от него церковь находится на соседней Военной улице в помещении губернской земской больницы. Отстоит то место от церкви в расстоянии 102 сажен полтора аршина»: от места №43 до угла Военной улицы (теперь ул. И. Федосовой) по Малой Слободской 32 сажени полтора аршина и по Военной улице 70 сажен. Расстояние было вполне достаточным и поэтому никаких препятствий к строительству дома не было. Строительное отделение губернского правления утвердило проект.
Окончательное разрешение вопроса было теперь за Министерством внутренних дел. И вот, 1 февраля 1901 г. министерство разрешило, наконец, открыть в Петрозаводске молельню, учредить при ней хозяйственное правление, установить взнос на содержание молельни в размере 5 рублей и избрать раввина, оговорив, однако, что избрать его следует «из лиц, имеющих право на занятие таковой должности».
Таким образом, подводя некоторые итоги, можно сказать, что настойчивость и упорство, с каким местные евреи более тридцати лет боролись за право иметь полноценную общину, привели к успеху - Петрозаводская еврейская община была официально признана и получила право осуществлять свою деятельность в пределах, разрешенных российским законодательством.
Дальше события развивались следующим образом. Полицейское управление составило список евреев, имеющих право участвовать в выборах хозяйственного правления (надо сказать, что все, что было связано с созданием и функционированием общины, происходило под бдительным оком полиции). Он состоял из 53 человек - мужчин старше 25 лет и живущих в городе не менее года (именно таково было условие для получения права на участие в выборах). Но было еще одно условие: каждый желающий участвовать в выборах должен был внести пятирублевый членский взнос. После этого список уменьшился до 38 человек. Остальные не имели пяти рублей для получения права на участие в выборах.
4 марта 1901 г. в здании городской думы под руководством полицмейстера состоялись выборы хозяйственного правления. К участию в выборах явились 35 человек. Членами правления были избраны купцы Рафаил Кац и Давид Тейхерт, портные Лейб Альшиц и Исаак Мессель, красильщик Иосиф Мешель, торгующий мещанин (именно так он значился в документах) Зорух Парийский. Были избраны и три кандидата: часовщик Нахим Ольбрис, портной Израиль Бернштейн (или Беренштейн) и Абрам Карпович (чем он занимался, неизвестно).
Главным вопросом деятельности правления была постройка молитвенного дома. Но мало было получить разрешение на строительство. Нужны были еще деньги для строительства. А единственный источник их получения - добровольные пожертвования самих членов общины. Поэтому хозяйственное правление в первую очередь и занялось сбором денежных средств.
Первые итоги деятельности правления в этом направлении были подведены на собрании прихожан местной еврейской общины, состоявшемся «с разрешения начальства» 22 февраля 1902 г. Правление представило отчет, из которого следовало, что до 1 января 1902 г. на покупку материалов для постройки молельни и другие надобности израсходовано 1137 рублей и в наличии на 1 января оставалось 769 рублей 37 копеек. Собрание избрало ревизионную комиссию из трех человек для проверки работы хозяйственного правления. Комиссия с удовлетворением ее одобрила.
На первых собраниях раввин не избирался. Его выборы состоялись на общем собрании 3 марта 1902 г. На этот раз в здании городской думы собралось 26 человек из 35 официально числившихся к тому времени прихожан. Девять человек по разным причинам отсутствовали. Собрание проходило в присутствии представителя полиции - помощника пристава. Предстояло избрать раввина, двух членов правления и одного кандидата.
Однако прежде чем начать избрание раввина, собрание обсудило один весьма важный для общины вопрос - об открытии школы для обучения еврейских детей. Этот вопрос вызвал очень оживленные и продолжительные прения. Инициатором его постановки была видимо ревизионная комиссия. Именно в ее докладе сказано о том, что члены правления призваны заботиться не только о постройке молитвенного дома, но обязаны думать о всех нуждах общины, из которых устройство школы является одной из самых насущных. В докладе отмечалось, что община уже достаточно многочисленная, но здесь нет никакой школы, и дети растут без всякого понятия о религии.
На все возражения правления, которое в принципе соглашалось с тем, что школа необходима, но полагало, что ее устройство дело будущего, сторонники создания школы утверждали, что хозяйственное правление ошибается, так как до окончательной постройки и отделки молельни может пройти много времени, может быть несколько лет, а до того времени дети современного школьного возраста вырастут, покинут родительские дома и останутся без необходимого религиозного образования. После долгого обсуждения приняли все же компромиссное решение: предложить правлению приступить к «сбору материалов для разрешения вопроса о школе» без какого-либо определения сроков окончания этой работы.
При выборе раввина община столкнулась с определенными проблемами. Претендент на занятие места раввина должен был отвечать некоторым обязательным условиям. Он не мог быть моложе 25 лет, он обязан был постоянно жить в городе не менее года и, что оказалось самым сложным, иметь необходимый образовательный ценз, то есть как минимум обладать аттестатом зрелости. Людей, отвечающих первым двум условиям, в городе было достаточно. А вот имеющих нужное образование не хватало.
Указанным выше условиям отвечал только один член общины - доктор Соломон Хазен. Но он работал в земской больнице и оставлять свое место не желал. Хозяйственное правление так и писало в своем докладе властям об итогах собрания: «Избрать на должность раввина лицо, имеющее образовательный ценз, оказалось невозможным, так как имеющих по закону право занять эту должность оказалось лишь одно лицо - доктор С. Хазен, который категорически отказался ввиду того, что он обременен служебными обязанностями по должности в земстве». Поэтому единственным кандидатом в раввины был назван купец Рафаил Кац, отец которого Гирш Кац обосновался в городе еще в 1860-е годы после увольнения с военной службы. Р. Кац и был избран. За него проголосовал 21 человек из 26. Однако, поскольку Кац не полностью удовлетворял требованиям, которые предъявлялись к кандидату на эту должность (он не кончил даже гимназии, а лишь учился в ней три года), губернские власти не могли взять на себя ответственность за его утверждение и направили представление в Министерство внутренних дел. В нем они обращали внимание министерства на то, что в «числе евреев, проживающих в Олонецкой губернии, не имеется лиц, обладающих установленным… для занятия раввинской должности образовательным цензом». Министерство сочло это обстоятельство уважительным и 7 июня 1902 г. сообщило, что с его стороны «не встречается препятствий к утверждению еврея Рафаила Каца в должности раввина г.Петрозаводска».
Теперь у губернского правления были все основания для того, чтобы утвердить избрание Р.Каца, и оно 24 июня того же года приняло соответствующее постановление, обязав одновременно общество евреев заключить с Кацем договор, который также должен быть представлен на утверждение.
Поскольку отношения между общиной и раввином строились на договорной основе, есть смысл привести здесь текст этого договора:
«Мы, нижеподписавшиеся, утвержденный в должности раввина г.Петрозаводска петрозаводский купец Рафаил Кац, с одной стороны, и петрозаводское еврейское общество, с другой стороны, заключили настоящий договор в следующем:
1) Я, Рафаил Кац, принимаю на себя исполнение указанных действующими законами обязанностей раввина для членов петрозаводского еврейского общества безвозмездно.
2) Срок службы Рафаила Каца в должности раввина определяется в три года со дня утверждения настоящего договора.
3) Вознаграждение за исполнение обрядов веры по должности раввина в отношении евреев, проживающих в г.Петрозаводске, по таксе, помещенной в конце сего договора, в отношении же евреев, не проживающих в г.Петрозаводске, предоставляется взаимному их соглашению.
4) Поступившие суммы за исполнение обрядов веры по должности раввина я, Рафаил Кац, вношу на нужды петрозаводского еврейского общества, оставляя за собою право распределять эти деньги на какие именно нужды по моему усмотрению.
5) Все расходы, сопряженные с исполнением обязанностей раввина, как-то: заготовление книг, бланков, покупка законов, печатей, канцелярских принадлежностей и т.п. должно быть отнесено на счет хозяйственного правления петрозаводской еврейской молельни.
Такса
За обряд наречения имени - от 50 коп. до 2 руб.
За совершение обряда бракосочетания - от 3 до 10 руб.
За выдачу метрического свидетельства - от 3 руб. до 10 руб. 25 коп.
За выдачу разрешения на развод или за самый обряд развода - по соглашению.
За выдачу каких-либо справок, удостоверений и пр. - по соглашению.
Договор подписали Рафаил Кац и 39 прихожан еврейской общины.
Этот договор был утвержден властями в феврале 1903 г. И первое, с чего пришлось начать свою службу раввину, было заведение метрических книг. В местной типографии отпечатали четыре книги: 1) о родившихся, 2) о бракосочетающихся, 3) о разводе браков, 4) об умерших. Пока в городе не было раввина, таких книг не существовало, и всякий раз, когда появлялась необходимость иметь то или иное метрическое свидетельство, возникала масса сложностей. Даже местная правительственная газета «Олонецкие губернские ведомости» вынуждена была признать это явлением ненормальным. В статье «Из жизни местных евреев», опубликованной еще в июле 1897 г., газета писала: «Метрическое свидетельство у нас теперь представляет простую бумагу, где прописывают известные сведения, например, о годе рождения, бракосочетания и т.д. Бумага эта скрепляется подписью двух-трех единоверцев, подпись эта удостоверяется известным порядком - и свидетельство готово… Для приписки к мещанскому обществу и других случаев такое свидетельство недостаточно и не принимается…» Чтобы получить законное метрическое свидетельство, необходимо было обращаться в суд, но это стоило денег и не всем было доступно.
Еще многие годы, даже после утверждения должности общественного (или казенного) раввина, последствия тех времен давали о себе знать. Курьезный случай произошел с самим раввином Кацем. В июне 1917 г. его сын поступал в Петроградский университет. Родился он в 1896 г., когда раввина в городе еще не было. И для того, чтобы при поступлении подтвердить его возраст, пришлось отцу представить в университет удостоверение, выданное губернским правлением: «Дано сие удостоверение из Олонецкого губернского правления петрозаводскому купцу из евреев Рафаилу Гиршеву Кацу… для представления в Петроградский университет при поступлении в оный сына его Григория, родившегося 14 мая 1896 г., в том, что… в год рождения сына просителя - Григория казенных раввинов в г. Петрозаводске еще не было и метрических книг о родившихся евреях не велось, а потому метрического свидетельства о рождении помянутого сына Григория выдано быть не может, и заменяющим этот документ является единственно определение Петрозаводского окружного суда от 5 декабря 1902 г.».
Теперь, после избрания казенного раввина с таким ненормальным и, надо сказать, весьма унизительным положением было покончено.
По существовавшим тогда в России правилам, общественный или казенный раввин избирался на три года, и каждые три года происходили новые выборы. Выбор петрозаводских евреев, видимо, был весьма удачен, и на все последующие трехлетия прихожане еврейской общины вновь избирали раввином Рафаила Каца. Так продолжалось вплоть до его смерти в 1918 г.
В нашем городе на Еврейском кладбище сохранилась могила первого (возможно, единственного - других мы не знаем) петрозаводского раввина. Сохранилась и часть надгробия с надписью: «Рафаил Григорьевич Кац. 25 янв. 1871 г.- 4 окт. 1918 г.».
После избрания раввина петрозаводская еврейская община имела, казалось бы, все необходимые атрибуты для нормального функционирования. Однако дело со строительством синагоги подвигалось не так быстро, как хотелось бы. Мы уже говорили, что местная община была не очень богатой. Начать строительство помогло, как ни странно, одно печальное обстоятельство, случившееся еще в 1899 г.
23 сентября 1899 г. на местном еврейском кладбище было предано земле тело скончавшегося Залмана Кагана, как писала местная газета, «известного могилевского богача, обладавшего, как говорят, чуть ли не миллионным состоянием». Человек этот по решению суда был сослан в Олонецкую губернию. (Кстати, хотя наш край не входил в черту оседлости, принадлежность к еврейству никогда не служила препятствием для ссылки сюда за разного рода преступления, в том числе и политические.) Каган был уже очень стар (во время высылки ему было 85 лет), и прожил он здесь совсем недолго - всего около трех месяцев.
Жена Кагана, похоронив мужа, пожертвовала местному еврейскому обществу на общественные нужды 1000 рублей. Эти-то деньги и позволили начать строительство синагоги. Здание начали строить в 1902 г. по проекту, утвержденному местной администрацией еще в 1900 г. Правда, по сравнению с первоначальным проектом в окончательный вариант с разрешения губернского правления были внесены некоторые изменения. После 1900 г. еврейской общине удалось прикупить к ранее купленному участку земли дополнительно трехсаженную полоску, и в связи с этим здание было несколько сдвинуто влево от первоначальной границы и, главное, над зданием предположено было воздвигнуть декоративный купол.
К лету 1902 г. здание было доведено до крыши, но дальше работы приостановились, так как не было денег на покупку кровельных материалов, а пожертвования поступали туго. Хозяйственное правление синагоги предпринимало массу усилий, чтобы ускорить сбор средств.
В этой связи следует отметить, что строительство в Петрозаводске синагоги вызвало поистине общественный интерес, и не только у еврейского населения города. Об этом красноречиво свидетельствуют неоднократные публикации в местной правительственной газете «Олонецкие губернские ведомости». 27 июня газета поместила статью «Заметки наблюдателя». Автор, побывавший на одном из собраний прихожан еврейской общины, рассказывал о том, как на собрании рассматривался вопрос о строительстве синагоги, почему нужна в Петрозаводске синагога; он писал и о том, с каким трудом идет сбор средств на строительство, и отметил, что, как ни странно, но наиболее неохотно жертвуют деньги люди состоятельные, которые «выставляют себя преданными своей национальности, а между тем, когда дело касается, например, до помощи на постройку храма Б-жия, они являются только патриотами до кармана».
К теме сбора средств на строительство синагоги этот же автор возвращается и в статье от 9 марта 1903 г. Сообщая, что синагога все еще строится, он обращает внимание читателей (думается, что этот факт достоин в не меньшей мере внимания и наших современников) на то, что в числе жертвователей - «несколько фамилий почетных лиц Петрозаводска, принадлежащих к христианскому вероисповеданию», и делает весьма примечательный вывод: «это, как нельзя лучше, характеризует добрые отношения, существующие между местными евреями и христианами».
В конечном счете все трудности удалось преодолеть, и, как можно понять из дошедших до нас свидетельств, в 1904 г. синагога на улице Малой Слободской была построена. Можно представить, какое это было событие для местной еврейской общины, особенно, если знать, в каких условиях им приходилось молиться до этого…
А о том, что представляло собой здание, в котором евреям было разрешено временно молиться, красноречиво говорит одна из корреспонденций в «Губернских ведомостях» от 25 сентября 1899 г.: «Нынешнее помещение антисанитарно, в особенности можно указать на женское отделение, занимающее комнату в 2 сажени длиною и одну сажень шириною; в этой-то комнатке еврейки, числом до 50, обречены проводить за молитвою по несколько часов в большие праздники, а если прибавить, что в этой же комнате находятся и некоторые вещи сторожа, то картина представится еще более неприглядною… Нет ничего удивительного, что с женщинами случаются обмороки…»
В субботу 28 августа 1904 г. петрозаводские евреи праздновали свой Новый год уже в новой синагоге. Хотя здание к этому времени было отделано только вчерне, оно, как отмечала газета, уже «производит приятное впечатление как внутри, так и снаружи: внутри устроены хоры для женщин, света и воздуха довольно много и в противоположность прежнему зданию молельни и посторонний прохожий заметит, что это дом молитвы…»
Как вспоминал старый петрозаводчанин Лев Израилевич Альшиц, здание синагоги было двухэтажное, светло-бежевого цвета, с цветными окнами, двери с медными ручками. В здании синагоги был и хедер (по крайней мере, в первые годы после революции 1917 г. он еще существовал). К сожалению, синагога сгорела в 20-е годы (точное время пожара установить пока не удалось).
В Национальном архиве Карелии посчастливилось найти опись имущества синагоги, составленную в январе 1919 г. Документ этот имеет длинное и довольно мудреное название: «Инвентарная опись имущества, предназначенного для богослужебных и обрядовых целей, состоящего при петрозаводском еврейском молитвенном доме». Сочинялся документ коммунальными органами новой городской власти и преследовал цель национализации собственности всех религиозных организаций. Из этой описи следует, что при синагоге была «баня» (возможно, это была миква), что в самом здании находились 21 парта (именно так сказано в описи), 12 стульев, 12 скамей, один стол, два шкафа, три люстры, четыре стенных бра. Был в синагоге венчальный балдахин. Имелись и специальные погребальные дроги.
Но главным богатством синагоги, были, конечно же, свитки Торы. В 1919 г. их числилось пять. К великому сожалению, все они бесследно исчезли, как и остальное имущество. Вполне вероятно, что все сгорело во время пожара.
Петрозаводская еврейская религиозная община просуществовала до 1920-х годов и была упразднена в памятную еще многим из нас пору яростной борьбы с религией. Это привелo к тому, что мы начали забывать, что мы евреи (правда, время от времени нам это напоминали), мы практически утратили свой язык, свои традиции и обычаи. И только в 1990-е годы создались условия для возрождения еврейской жизни, и теперь от нас зависит, сумеем ли мы достойно воспользоваться открывшимися возможностями.
Давид Генделев
